Встреча

Вода рвалась из труб, из луночек,
Из луж, с заборов, с ветра, с кровель,
С шестого часа пополуночи,
С четвертого и со второго.

На тротуарах было скользко,
И ветер воду рвал, как вретище,
И можно было до Подольска
Добраться, никого не встретивши.

В шестом часу, куском ландшафта
С внезапно подсыревшей лестницы,
Как рухнет в воду, да как треснется
Усталое: «Итак, до завтра!»

Автоматического блока
Терзанья дальше начинались,
Где в предвкушеньи водостоков
Восток шаманил машинально.

Дремала даль, рядясь неряшливо
Над ледяной окрошкой в иней,
И вскрикивала и покашливала
За пьяной мартовской ботвиньей.

И мартовская ночь и автор
Шли рядом, и обоих спорящих
Холодная рука ландшафта
Вела домой, вела со сборища.

И мартовская ночь и автор
Шли шибко, вглядываясь изредка
В мелькавшего как бы взаправду
И вдруг скрывавшегося призрака.

То был рассвет. И амфитеатром,
Явившимся на зов предвестницы,
Неслось к обоим это завтра,
Произнесенное на лестнице.

Оно с багетом шло, как рамошник.
Деревья, здания и рамы
Нездешними казались, тамошними,
В провале недоступной рамы.

Они трехъярусным гекзаметром
Смещались вправо по квадрату.
Смещенных выносили замертво,
Никто не замечал утраты.

Б. П.

Кто и зачем придумал курсив?

Итальянские печатники, чтобы маленькие книги не получались слишком толстыми

Впервые курсивом было набрано издание произведений Вергилия, выпущенное в 1501 году венецианским книгопечатником Теобальдо Мануччи
(латинизированный вариант — Альд Мануций).

Он первый стал делать книги небольшого формата, которые, в отличие от распространенных тогда фолиантов, было удобно не только держать в руках, но и носить с собой.

Чтобы уменьшившиеся в размере тома не получались чрезмерно толстыми, издатель заказал граверу из Болоньи Франческо Гриффо максимально убористый шрифт.

Создавая его, Гриффо ориентировался на почерк итальянского гуманиста Никколо Никколи, который жил на рубеже XIV–XV веков и, помимо прочего, был знаменит тем, что переписал множество древних рукописей (по другой версии, гравер взял за образец почерк, который использовался в Ватикане для официальных документов). Издания Мануция, несмотря на высокую цену, расходились огромными по тем временам тиражами. А шрифт, который он использовал, во многих странах до сих пор называют «италиком».

(х)

Династия франкфуртских граверов

Старинный город южной Германии в нижним течении Рейна. В центре - ратуша, построенная в начале XV в. Возле нее теснятся дома с крутыми крышами. Фасад одного дома украшен затейливыми фресками. Другой дом знаменит тем, что в нем когда-то цех мясников подносил императору после коронования чарку вина. Издавна Франкфурт-на-Майне был одним из четырех вольных городов Германии. Он управлялся бургомистром, имел право чеканить свою монету, устраивать ежегодные ярмарки.


В XVI в. благодаря выгодному расположению на путях между Италией, Голландией и Англией Франкфурт-на-Майне сделался центром международной торговли. Торговые связи Антверпена частично стали осуществляться через этот город. В первой трети XVI в. здесь распространилась Реформация.

На экономической, политической и культурной жизни Германии губительно сказалась Тридцатилетняя война (1618-1648). Это был общеевропейский политический конфликт, порожденный социально-экономическими и классовыми противоречиями эпохи перехода от средневековья к Новому времени. Война велась между двумя группировками: габсбургским блоком (Испания и Священная Римская империя) и антигабсбургской коалицией (Франция, Швеция, Голландия, Дания, Россия). В Германии Габсбурги опирались на князей-католиков, образовавших Католическую лигу во главе с баварским герцогом Максимилианом, а антигабсбургский блок - на князей протестантского вероисповедания, составивших Евангелическую унию во главе с пфальцским курфюрстом. Религиозная поначалу война со временем утратила характер распри католиков и протестантов: на первый план выступили общеевропейские политические противоречия. Германия оказалась главным (хотя и не единственным) театром военных действий.

Римско-германский император Фердинанд II, заключив союз с Католической лигой, в 1620 г. разгромил Чехию. Поэтому начальный период Тридцатилетней войны называется чешским. В 1625 г. в войну против Габсбургов вмешалась Дания, и период 1625-1629 гг. называется датским. Однако имперским армиям под командованием А. Валленштейна и войскам Католической лиги под предводительством И. Тилли удалось изгнать датчан из пределов Германии. В 1630 г. в разоренную страну вторгся король Швеции Густав II Адольф. Начался новый период войны - шведский. Швеция добивалась господства на Балтийском море. Взаимное ожесточение стало чудовищным. Тилли, взяв в 1631 г. Магдебург, дотла спалил город и истребил всех протестантов. Последний, франко-шведский период Тридцатилетней войны (1635-1648 гг.) ознаменован окончательной утратой ею религиозного характера. Французы превратили в пустыню земли запада Германии. В войне погибло три четверти германского населения, большая часть городов лежала в руинах. Страна, разделенная на множество мелких княжеств, в течение целого столетия не могла залечить эти раны.

Маттеус Мериан Младший - брат героини этой книги - писал вскоре после окончания войны: "Города, замки, селения, деревни и дома превращались в пепел, люди теряли кров, родители - детей и повергались в пучину бедствий. Там, где некогда были нивы, плодовые сады или иные угодья, произрастали колючки и кустарники. В садах нередко можно было видеть конские кости и внутренности, в полях - воронов и коршунов, сидящих на падали. Повсюду царили чума, злокачественная лихорадка и прочие ужасные и смертельные болезни" (236, Bd  6, в. р.).

Франкфурта-на-Майне военные действия долго не касались. Однако в 1631 г. он был захвачен Густавом II Адольфом. После его смерти город опустошил Фердинанд II. Но постепенно Франкфурт оправился от потрясений и, более того, вступил в период интенсивного развития. Его ярмарка превратилась в главный рынок сбыта иноземных промышленных товаров, особенно французских и швейцарских. Вино, соль и другие французские продукты отправлялись отсюда дальше - в Гамбург и Бремен. Полноводный Майн связывал Франкфурт с соседним Майнцем, через него - с Кёльном и Дюссельдорфом, а оттуда - с Англией, Индией, Америкой.

"Сей город велик, пригож и нарочито укреплен, купечество там зело в дивном состоянии", говорилось в "Кратком описании земноводного круга" современника и соотечественника Мериан Я. Хюбнера ([Гибнера], 95, с. 209). Купцы и живописцы играли в городе особую роль. Молодой Н. М. Карамзин удивлялся тому, что дома во Франкфурте, по преимуществу старинные, были расписаны разнообразными яркими красками. "По своей цветущей и обширной коммерции Франкфурт есть один из богатейших городов Германии, - говорится в его "Письмах русского путешественника". - Кроме некоторых дворянских фамилий, здесь поселившихся, всякий житель - купец, то есть производит какой-нибудь торг. На всякой улице множество лавок, наполненных товарами. Везде знаки трудолюбия, промышленности, изобилия" (140, с. 840). На площади между величественным собором и строгой церковью располагался городской рынок, становившийся в дни ярмарок общегерманским. Зальхоф - старая резиденция Людвига Баварского - превратился в постоялый двор и склад для товаров. Горожане не стремились украшать свои улицы изящными дворцами, мраморными и каменными статуями: здесь царило купечество, его девиз был "Труд и торговля".

Карамзин отмечал, что "книжная торговля есть едва ли не самая важнейшая" в Германии (140, с. 318). Многолюдные книжные ярмарки, только в 1860 г. перенесенные в Лейпциг, привлекали в город любителей книг и способствовали развитию издательского дела. Очень распространено было в городе гравирование на меди, начало которому положил в Германии еще на рубеже XV и XVI вв. Альбрехт Дюрер (1441 - 1528). Великолепный мастер гравюры на меди и других видов гравировального искусства, он создавал большие серии гравюр, объединенные одной темой и снабженные пояснительными текстами. Гравюра - сравнительно еще молодое искусство - стала у Дюрера монументальной, достигла высшей художественной зрелости. Дюрер был блестящим художником книги. Он создал замечательные рисунки на полях молитвенника императора Максимилиана I. Иногда Дюрер помещал на своих картинах насекомых, а порой рисовал одних насекомых. Известно, например, принадлежащее ему изображение жука-оленя. Творчество Дюрера оказало большое влияние на многих европейских граверов, например на живописца и художника Лукаса Кранаха. Всемирно известна большая серия гравюр, исполненная Кранахом для Библии М. Лютера.

К искусству граверов современники относились с восхищением. На портрете крупнейшего гравера XVII в. Ж. Калло была надпись: "Вот чудо искусства и природы - тот, кто миниатюрно рисует и гравирует на доске все то, что сотворено природой в крупных, размерах" (96, с. 106). Трудоемким делом гравирования занимались целые семейства.

Немецкие граверы бывали одновременно и издателями. Одно из самых процветающих издательств Франкфурта помещалось в большом доме у собора. Его владельцем был выходец из Швейцарии гравер и художник Маттеус Мериан, ученик живописца и офортиста Д. Мейера из Цюриха. В 1613 г. он пустился в многолетние странствия по городам Германии, Франции и Голландии...

Читать дальше...

1 марта

Весна! Не отлучайтесь
Сегодня в город. Стаями
По городу, как чайки,
Льды раскричались, таючи.

Земля, земля волнуется,
И катятся, как волны,
Чернеющие улицы, —
Им, ветреницам, холодно.

По ним плывут, как спички,
Сгорая и захлебываясь,
Сады и электрички, —
Им, ветреницам, холодно.

От кружки синевы со льдом,
От пены буревестников
Вам дурно станет. Впрочем, дом
Кругом затоплен песнью.

И бросьте размышлять о тех,
Кто выехал рыбачить.
По городу гуляет грех
И ходят слезы падших.

Б. П.

- 9 -

By esteldeirdre

Dear John, польский пряничный город прячет свои скелеты
под слоями веселой краски. Ночами в этой
шелушащейся тишине разум плодит чудовищ себе в отместку.
Можно слышать, как кто-то закрыл окно нарочито резко

на другом конце Лондона. Впрочем, оставь, пустое:
нас же вовсе там нет. Неизбежное и густое
эхо а-ля стакатто нарезает круги по стенам,
и шершавое злое рrzebacz достигает размеров вены,

что впадает в безмолвие: материальней, чем Волга в Каспий.
Из дверей пирогарнь и чайных вылупляются толпы. Маски,
прорастая, чуть тянут кожу. Диск луны головой на блюде
поднимаясь, скользит в зенит. Победитель - его не судят,

но прощают ли - вот в чем дело.
На светильник помноженный мотылек представляет собою тело,
обращенное в прах. Аbiens, abi многоголосым речитативом
оседает на каждом выжившем и строптивом.

Двери в старых домах, открываясь, царапают память скрипом,
город пряничный лихорадит пчелиным гриппом:
он жужжит, как волчок, переполнен людьми до края,
ни грядущего, ни прошлого не создавая.

Отсекая все лишнее: сон, стимуляторы, слабость страха,
сантименты - как следствие, Ахиллеса и черепаху,
что по-прежнему обреченно-недостижима,
вкус арабики, что рифмуется лишь с "паршиво",

крошки хлеба на мостовой в неизменном сухом остатке
(наблюдаешь, как орды птиц их поспешно клюют с брусчатки,
отрезая пути назад), вычтя жертву концепта "мщенье",
получаешь в конечном счете вероятность невозвращенья.

Путь

Оригинал взят у nataly_lenskaya в Путь

Довелось мне однажды услышать истину. Сказана была истина в давние-давние времена, когда нынешние солидные мужи учились еще в институтах и порою увлекались эзотерическими учениями. Кастанедой, например.

Мой однокурсник Гена замучил своими рассуждениями все живое. Он гонялся за слушателями. Рассказывал он, что значит быть воином. Есть в учении Кастанеды кое-что на эту тему. Гену перекосило, затем переклинило, вот он и начал свой путь воина. Если бы он его проходил молча, было бы замечательно. Только Гена так не мог. Ему хотелось оценок и публики.

( дальше... )

В феврале

Оригинал взят у lillyho в В феврале

Danka Weitzen (b.1950)
Le Posate

Оригинальный размер

Источник