tec_tecky | May. 8th, 2013

May. 8th, 2013

А вот это правильно. Камбергвардия.

Не хилых ~~гвардейцев старой закалки~~ Камбергардов к нему приставили :)
Молодцы!

(Х)

Исходный размер.
Via

И да, именно это он здесь и делает и играет,
отвлекаясь от "фантиков", приходя к актерской задаче.

Так и есть.

Оригинал взят у

tjorn в "Заметка про вашего мальчика..."

Про нашего, то есть... ну... ну, все всё поняли...:-)
Так вот, кто "у нас в колхозе" люто свунится по Джону Харрисону, кто стёбно хихикает... а особо одарённые (без всякой иронии) товарищи - и то, и другое одновременно...:-)
А я, по обыкновению - патетическая земская дурочка на ямарке по случаю тезоименитства... и мне бы помолчать...

Но если отвлечься от всего контекста, первичного и третичного, я могу по факту морды лица на этих фото сказать только одно.

от deareje через _good_evening_

Этому парню БОЛЬНО. Так давно и так сильно, что слово "очень" уже не отражает...
Была такая старинная пытка, в пятку "клиента" всаживали серебряный шип ( а лучше - несколько) и давали зарасти. Шип не отторгался тканями, воспаление быстро спадало, всё было прекрасно... пока "клиент" не пытался ходить...дальше, думаю, все могут себе представить... в меру испорченности...
Так вот, на фото - человек, у которого уже много лет в каждой пятке - по шипу, а он с ними бегает и прыгает. Причём, с такими бросками по акробатике и Escape Artist, какие 99% населения без шипов в пятках и не снились.
Сами прикиньте, какой уровень will of должен быть у человека изначально... и до каких значений он должен был прокачаться в процессе... Так что про то, что там уже никакие доводы ни морали, ни бытового здравого смысла не участвуют - по умолчанию.
И он правда "лучше всех". Он так прокачался. Об шипы в своих пятках. Это - ОЧЕНЬ эффективный инструмент для прокачки... процент "отсева" только большой...

Мне одно очень интересно: и что же ТАКОЕ откололо командование флота?...

tec_tecky: Побывав на пресс-показе, отвечу

очень старались добиться СВОИХ целей любыми средствами.
Так старались, что перестарались.
Притча о самоуверенности (не путать с уверенностью в себе),
самовлюбленности (не путать с самолюбием), спеси и бахвальстве (не путать с харизматичностью).

Я не разделяю его персонаж.
Я вижу и понимаю, что он действует совершенно сообразно своей логике
и созданным для него условиям. По совершенной глупости и довольно крупной подлости
созданным далеко не с его стороны.
Как говориться, за что боролись.

Выбор ресурса для осуществления задачи -
всегда этический выбор.

Interviewer: “You and Simon Pegg, Chris Pine and Zachary Quinto had a much tweeted about night out. I haven’t got the pictures.”

Benedict: “My favourite one was the … we were remodeled into the Zoolander jeep with shakes going… *starts dancing in seat*”

Google Play Presents Star Trek Into Darkness: Behind the Scenes with Benedict Cumberbatch

tjorn за минуту до поста с этим интервью:

Что тут ещё сказать?...
Только повторить в N-цатый раз, что Шекспир по нему плаче-е-ет... вот таке-е-е-енными горю-ю-ю-ючими слезьми!
Вот уж КАК я хочу, что бы он сыграл Ричарда Глостера... у-у-у-у-у...
"Раб, жизнь свою поставил я и буду
Стоять, покуда кончится игра."

А что вам скажет Раневская? © globus & za_y_ac

Помните?

А теперь давайте вспомним, собственно, о ком это ;)

Элевсинские таинства. Культ Диониса

Орфизм оказал влияние на развитие элевсинских таинств Деметры. Культ Диониса Деметры, вначале чисто земледельческий и находившийся в руках местных эвпатридских родов, с VI-V вв. до н.э. приобрел более широкое, почти общенациональное значение. Во всяком случае, для Аттики празднества Деметры были общенародным торжеством. На основе древних земледельческих обрядов в Элевсине сложился своеобразный тайный культ Идейной основой этого культа стали учение о загробной судьбе душ и мистические обряды, посредством которых верующие надеялись обеспечить себе благополучие на том свете. Эти верования и обряды были связаны с мифом о нисхождении Персефоны в Аид, о поисках ее Деметрой и о возвращении Персефоны в поднебесный мир. Для участия в таинствах Деметры надо было пройти специальное и притом двукратное посвящение. Во время весенних обрядов, так называемых малых мистерий, происходило посвящение кандидата в мисты (первая степень). Осенью в месяце боэдромионе (сентябре) праздновались великие мистерии, когда устраивалось посвящение во вторую степень - в эпопты. Главное место в церемониях посвящения занимали очистительные обряды, омовения, пост. Посвященные участвовали в ночных тайных богослужениях в храме Деметры, во время которых перед ними разыгрывался, по-видимому в лицах, миф о Деметре и Персефоне и демонстрировались священные символы этих богинь - хлебные колорья. Пелись гимны в честь Деметры, Персефоны, Диониса, Якха, Триптолема и безыменных Бога и Богини - божеств-покровителей плодородия.

Верующие не только в Аттике, но и за ее пределами придавали очень большое значение элевсинским мистериям. Упоминания о них встречаются у целого ряда античных авторов. В гомеровском гимне в честь Деметры поется: "Счастлив, что сам лицезрел это все из людей сего мира; кто ж не воспринят к сим тайнам, кто им не причастен, подобной тот не имеет судьбы после смерти под мраком холодным". В "Панегирике" Исократа (IV в. до н. э) есть такое место: "Деметра, появившись в наших краях, дала нам два неоцененных дара: культуру плодов земли, которая вывела нас из дикого состояния, и празднества, дающие посвященным самые сладкие упования о конце существования и о вечности".

Таким образом, в элевсинском культе мы находим - совершенно необычную для греческой религии идею - веру блаженство за гробом. Очевидно, официальная греческая религия, обращенная лицом к земной жизни и ничего не обещавшая своим приверженцам в загробном мире, кроме печального прозябания в мрачном Аиде, переставала удовлетворять известную часть народа. Вероятно, обострившиеся классовые противоречия порождали смутное чувство протеста у обездоленных, а у власть имущих - потребность найти какое-то средство утешения недовольных: возникло стремление перенести внимание верующих с этой жизни на, пообещать там награду. Элевсинские мистерии представляли собой, следовательно, зародышевую форму религии спасения, предшественника сотериологических религий типа христианства.

Нечто сходное произошло и с культом Диониса, занесенным в Грецию, видимо, через малоазиатские греческие колонии, из Фракии и Малой Азии.

Первоначально Дионис был олицетворением виноградарства и виноделия. Культ его, распространившись в Греции, сделался одним из самых популярных земледельческих народных культов. Но и с ним оказалась связанной идея спасения. Орфики, приняв культ Диониса, наградили его эпитетом спасителя, связали его с мифом о Загрее, которого растерзали титаны, но его оживил Зевс в виде сына - юного Диониса.

Этот умирающий и воскресающий бог и стал богом - спасителем людей (как восточные боги Осирис, Таммуз и др.).

Одна из мистерий в честь Диониса совершалась в Дельфах. Раз в три года в ноябре (месяц, отнюдь не подходящий для культа плодородия, каковым культ Диониса является лишь частично, в своем, если так можно выразиться, эзотерическом аспекте) пять святых и чистых дельфийских жрецов, как о том повествует Плутарх, отправляли над гробом Диониса ритуал воскрешения бога: соединяли его разрозненные члены, видимо вылепленные из воска или выточенные из дерева, а вакханки-фиады колыбельной песней «будили спящего». В это время тысячи вакханок со всей Греции исступленно плясали вокруг дельфийского святилища, ликуя по случаю воскресения бога. Интересен один момент этого священнодействия, имеющий отчетливо перинатальный смысл: воскресение Диониса прямо отождествляется с его рождением, и в то время, когда жрецы соединяют части тела растерзанного бога, вакханки поют колыбельную песню богу новорожденному. Кроме того, гроб Диониса в Дельфах выступает как omphalos, «пуп земли» и центр мироздания.

Ранней весной (февраль–март) Дионисийские мистерии (антестерии) совершались в Афинах. В этот день верховная жрица Афин — «царица» (басилина) и четырнадцать младших жриц — «стариц» (герэр) входили в святая святых храма, где в четырнадцати корзинах хранилось четырнадцать (по одному в каждой) членов растерзанного бога (интересно, что в египетском мифе также говорится о раздроблении тела Осириса на четырнадцать частей). Жрицы ставили себе на голову корзины с частями тела растерзанного Диониса и, подходя к четырнадцати жертвенникам, повторяли вслед за жрецом-иерокериксом (священноглашатаем) слова молитвословия. Каждая жрица доставала из корзинки несомую ею часть тела бога, умащала ее благовониями, окуривала фимиамом и закалывала приготовленную заранее жертву (животное) перед алтарем. Потом все части тела Диониса отдавали верховной жрице, которая соединяла их воедино. Это еще «бездыханное» тело она уносила в сокровеннейшую часть храма, где и «воскрешала» убиенного бога, который после «воскресения» являл себя на торжественном шествии, направлявшемся в Буколион, «стойло жертвенного быка», где «царица» проводила с воскресшим Дионисом ночь, чтобы зачать от него в мистическом соитии.

Если ритуалы смерти-воскресения Диониса (по крайней мере, антестерии) совершались относительно спокойно, то другие дионисийские празднества, напротив, имели чрезвычайно бурный, оргиастический и кровавый характер. Все они предполагали наличие «энтузиазма» (то есть обуянности, одержимости богом), сравниваемого древними авторами (например, Элианом) с ранящим жалом овода. Как правило (хотя и не всегда), в этих буйных оргиях участвовали преимущественно женщины, менады или вакханки. Подобные ритуалы отправляли во всем эллинском мире — от северных лесов горной Фракии, где культ Диониса всегда был популярен, до южноиталийской Великой Греции.

Женщины устремлялись на эту оргию-радение внезапно, как будто услышав далекий зов невидимого Возлюбленного, некоего Девьего бога, подобного персонажу загадочной пьесы Велимира Хлебникова. «Нам сказали, что ты не бог, а мы не верим, а мы не верим», — восклицают менады Девьего бога. «На гору, на гору! Эван-эвоэ, эван-эвоэ», — в экстазе и беспамятстве восклицают девы Диониса. В этих лесах и горах, на лоне дикой природы в экстатических безумных плясках им «является» их бог-освободитель.

Античные авторы, описывавшие «радения» вакханок (Еврипид, Нонн), сообщают, что менады бегали повсюду с развевающимися по ветру волосами, и белая пена стекала с их губ на желто-шафранные хитоны. Иные исторгали пронзительные звуки из флейт, били в бубны, распевали песни под дикие мелодии, звали своего бога:

Каков бы ни был образ твой, явись —
Явись огненнооким львом,
Стоглавым змеем или горным туром, —
О бог, о зверь, о тайна тайн, — явись!
(Еврипид. «Вакханки». Пер. Д. С. Мережковского)

И они видят как бы призрак бога, который то является им (эпифания), то исчезает (афанизмия).

Одно из имен Диониса — «человекотерзатель». С ним связана сумеречная и даже ужасная сторона дионисийского экстаза.

Для понимания ее имеет смысл рассказать еще один миф. Когда Дионис после своих скитаний возвращается в родные беотийские Фивы, царь Пентей не узнает странника, отвергает вакхические таинства и велит схватить бога и заточить его в дворцовую темницу. Но цепи спадают с Диониса, дворец сгорает дотла. Дионис насылает на Пентея безумие и внушает ему желание подсмотреть за тайнами вакханок фиад. Царя наряжают в женскую вакхическую одежду, и он прячется в ветвях сосны. Дионис же натравливает на него вакханок как на дикого зверя, и мать Пентея, царица Агава, приняв сына за горного льва, убивает его, терзает, отрубает его голову и втыкает на тирс, с которым пляшет и поет экстатические гимны. Только в городе, придя в себя, она понимает, что сделала. Так исступление, по слову Еврипида, кончается надгробным рыданием. И историй о растерзании вакханками животных, в основном быков, достаточно много в античных источниках. Это кровавый экстаз, экстаз растерзаний и опьянений убийством.

Интересно, что в Коринфе поклонялись двум изображениям Диониса, выточенным из дерева той сосны, под которой, согласно мифу, был растерзан,Пентей. Видимо, коринфяне считали Пентея (Скорбного) одной из ипостасей самого Диониса. В такой интерпретации миф повествует о растерзании богом самого себя и о страданиях бога, терзаемого самим собой.

Мы не будем подробно интерпретировать ни этот миф, ни исступление вакхического экстаза, поскольку вся интерпретирующая гипотеза уже была подробно изложена нами выше, в связи с мистериями Аттиса и Адониса. Нетрудно увидеть здесь все тот же «вулканический» экстаз, который С. Гроф не случайно называет и дионисийским, ибо именно вакхический экстаз является наиболее ярким и классическим образцом этого типа переживаний. О том, что он базируется на синдроме впечатлений базовой перинатальной матрицы (БПМ III), можно легко догадаться. Вместе с тем этот тип экстаза не находит катарсического разрешения в вакхических радениях и не переходит в переживание «океанического» расширения сознания (БПМ I) или возрождения-воскресения (БПМ IV). Это разрешение осуществляется только в высших мистериях классической древности — Самофракийских и особенно Элевсинских таинствах, к рассмотрению которых мы теперь и обратимся.

Самофракия представляет собой небольшой скалистый остров в Эгейском море, издавна связанный с мистериями, о содержании которых мы, правда, знаем чрезвычайно мало.

Здесь почитаются так называемые кабиры, «великие боги», отождествляемые с куретами и корибантами. Этот культ весьма темного происхождения. По некоторым мифам, кабиры (их три или иногда семь) — божества хтонического характера, дети Гефеста и нимфы Кабиро, дочери Протея. Они наделены великой мудростью и присутствовали при рождении Зевса, входя в свиту Великой Матери Реи. Куретов также связывают с культами Реи-Кибелы и Зевса Критского. По мифу, они заглушали плач новорожденного Зевса ударами копий о щиты, экстатическими криками и плясками (Диодор V 70, 1; Страбон X 3, 7). Их связывают и с культом Диониса, которого они воспитывали все в той же Фригии, родине культов Кибелы и Аттиса. В поздней античности их культ сблизился с культом Афины, она даже титуловалась вождем куретов. Что касается корибантов, то это уже прямые спутники Кибелы (даже само слово негреческого происхождения). Позднее корибантами неправильно называли галлов — жрецов Кибелы. В греческом языке появился глагол «корибантствовать» — «юродствовать», «приходить в исступление», «терять самоконтроль». Именно это слово употребил Сократ, характеризуя Элевсинские мистерии и отказываясь от посвящения в них. Мистериальные культы кабиров — куретов — корибантов оказались в исторической перспективе связаны как с дионисийскими, так и с орфическими культами и формами религиозной практики, что вполне отразилось и в Самофракийских таинствах.

Об этих мистериях мы знаем очень немногое, в основном то, что сообщают христианские авторы — Фирмик Матери и Климент Александрийский. Тональность этих сообщений весьма близка тональности рассказов тех же авторов и о других таинствах эллинистического мира.

Фирмик Матери пишет, что в мистериях кабиров (корибантов) превозносится братоубийство, поскольку один из трех братьев-корибантов был убит двумя другими (и для сокрытия преступления похоронен ими у подножия Олимпа). Этот убитый и есть тот Кабир, которому поклонялись фессалоникийцы, воздевая кровавые руки к окровавленному.

Климент Александрийский как большой знаток мистерий, во многие из которых он был посвящен в молодости, более многословен. Он повествует, что корибантов было три брата. Двое из них убили третьего, увенчали его царским венцом, облекли в пурпур и перенесли для похорон к подножию Олимпа. В том случае, когда корибантов называют кабирами, имеет место другой тип мистерий. В этом варианте два брата оскопляют третьего, помещают его «стыд» в корзинку и отвозят в Тиррению, уча тирренцев поклоняться «стыду» в корзинке. Климент отмечает, что тут оскопленный Кабир считается Дионисом, отождествляемым многими с Аттисом.

Известно также, что в орфической традиции три кабира носили любопытные аллитерирующие имена: Аксиер, Аксиокерса, Аксиокерс. Эти имена как бы отражают друг друга, обнаруживая единство трех братьев, три их лика — три проявления этого единства. Существовало и истолкование, согласно которому Аксиер — это Дий (одна из ипостасей Зевса), Аксиокерса — Персефона, а Аксиокерс — Дионис. Или: Аксиер — Деметра, Аксиокерса — Персефона, Аксиокерс — Аид-Дионис. То есть в первом случае — отец, дочь и сын, а во втором — мать, дочь, сын (и супруг дочери). Появление в орфическом истолковании имен Деметры, Персефоны и Аида, отождествляемого здесь с Дионисом, указывает на связь Самофракийских мистерий с Элевсинскими, которые и будут для нас ключом к первым.

«Жизнь опостылела бы эллинам, если бы запретили им эти святейшие таинства, объединяющие род человеческий», — писал в середине IV в. н. э. римский проконсул Эллады Претекстат в своем письме христианскому императору Валентиниану I, издавшему указ, запрещающий все ночные, в том числе и Элевсинские, мистерии.

Очень мало знаем мы и об этих мистериях, поскольку смертная казнь грозила тем, кто рискнул бы раскрыть тайну свершавшегося в Элевсисе, городке в Аттике, близ Афин. Уже за вход в перибол — священную ограду святыни — полагалась смерть. Под страхом смерти бежал из Афин Алкивиад. Эсхил также едва не был казнен за намеки на Элевсинские откровения в его трагедии «Прометей прикованный». Даже рабов, возводивших храмовые строения, посвящали в таинства для предотвращения разглашения тайны. Тит Ливий рассказывает, как двух акарнейских юношей, по ошибке зашедших за ограду, предали казни. Один из мистов был привлечен к суду только за то, что на вопрос собеседника о сходстве виденного им во сне с совершаемым в таинствах, он молчаливо кивнул. Но тем не менее кое-что все-таки просачивалось, да и христианские авторы тоже кое о чем поведали.

Счастлив тот, кто это видел,
перед тем, как в могилу сойти:
жизни познал он конец,
познал и начало ее, богоданное, —

так об Элевсинских мистериях сказал поэт Пиндар (перевод Д. С. Мережковского), а Цицерон в своем сочинении «О природе богов» заметил:

Не буду уж говорить о священном
и высокочтимом Элевсине.
Где в мистерии посвящаются
самые отдаленные племена...
Обойду молчанием также Самофракию и тех,
которые на Лемносе
Ночью, в густых лесах, тайно сходятся на поклонение.

Объяснение этих таинств, рациональное рассмотрение их дает более для познания природы вещей, чем природы богов» (I.I 19) .

Элевсинские мистерии включали в себя три основные части: «сказанное», «сделанное», «явленное», из которых последняя — важнейшая. Именно она предполагала мистериальное глубинное катарсическое переживание, личный религиозный опыт, на что намекает Аристотель, говоривший, что посвящаемые должны не узнавать что-либо, а испытывать, переживать.

Судя по раскопкам, главная часть Элевсинского храма представляла собой полукруглый античный театр с местами для трех тысяч зрителей. Здесь-то и разыгрывалась священная драма богини Деметры, ее дочери Персефоны-Коры и Диониса-Иакха.

В основе мифологического сюжета, образующего как бы внешнюю сторону таинств, лежит история дочери Деметры, богини не только земли, почвы, но и умерших (в Греции покойники именовались деметриями), по имени Персефона. Ее, играющую на весеннем цветущем лугу, похищает Плутон-Аидоней, бог подземного царства мрака. Страдающая Деметра, подобно египетской Исиде, обходит в слезах всю землю в поисках дочери. Только в Элевсисе она немного задерживается, отдыхая в царском дворце, но потом возобновляет свои скитания. Наконец она спускается в подземное царство мертвых и уводит оттуда Персефону.

Но коварный Плутон дает Коре зернышко граната. Теперь богиня уже не может забыть о подземном царстве и вынуждена на одну треть года возвращаться в царство Аидонея.

Здесь заставляют обратить на себя внимание два обстоятельства. Во-первых, семантика гранатового зернышка. Всюду, от Греции до Китая, гранат — символ плодородия и деторождения. И именно этот символ используется в мифе для возвращения Персефоны-Коры в царство мертвых. Жизнь таит в себе смерть, рождение неразрывно связано с умиранием. Во-вторых, совершенно очевидна корреляция мифа о Деметре — Персефоне с мифом об Адонисе, который также вынужден проводить треть года в мире мертвых, но не у Плутона, а... у самой Персефоны. Думается, не будет ошибкой предположить, что этот факт просто сигнализирует о том, что функционально Персефона и Адонис тождественны и взаимозаменяемы. А раз это так, то ничто не может помешать нам видеть и в мифе и ритуале Персефоны содержание, аналогичное мифу и ритуалу Адониса.

Все рассказанное выше является содержанием общеизвестного мифа, который разыгрывался в Элевсинских мистериях, но к которому последние никоим образом не могут сводиться. Прежде всего, обращает на себя внимание фигура Диониса, внезапно появляющаяся в самой сокровенной части мистерии. При чем тут Вакх? И почему именно его явление в ипостаси Иакха разрешает все перипетии божественной драмы? Разве не символ грядущего Иакха — срезанный колос («Жених», «Свет Новый») демонстрирует иерофант мистам в конце мистерии как высшую и сокровеннейшую теофанию? И что все это значит?

Конечно, достоверного материала, достаточного для окончательной интерпретации этих мистериальных символов, мы лишены. Но ничто не может помешать нам предположить, что Дионис-Иакх — последний освободитель (Лиэй, Либер) Персефоны, дающий воскресение к новой жизни, подобно тому как он сам воскрес к ней из своего растерзания, иразрывающийпорочныйкругее смертей-воскресений-смертей. Теперь Персефона-Кора воскресла (воскреснет) навсегда, смерть уничтожена (уничтожится) окончательно.

И разумеется, все участники сентябрьских мистерий Элевсиса переживали в процессе посвящения смерть, воскресение, вновь прерываемое смертью, и наконец окончательное воскресение и обновление. Конечно, не у всех эти переживания были одинаково интенсивны, ибо, как сказано (хотя и по другому поводу): «Тирсонцев много, а истинных вакхантов мало». Но и на жизнь таких людей сама обстановка мистерий безусловно производила сильнейшее и незабываемое впечатление.

Теперь же попробуем самым приблизительным образом воссоздать содержание и ход мистерий.

По-видимому, мистерии начинались идиллией, изображавшей жизнь Персефоны на лоне цветущей первозданной природы, и первая их часть завершалась появлением Плутона и умыканием Персефоны в царство мертвых. Это — смерть богини, ее погружение в лоно земли, тождественное материнскому лону Деметры (вспомним, мертвые — деметрии).

Вторая часть мистерий — скорбь Деметры, переживание смерти. Нищей странницей обходит богиня всю землю в поисках исчезнувшей дочери. Нарастание чувства отчаяния и предощущение конца, краха.

Затем, видимо, в храме-театре оставались лишь лицезретели (участники мистерий, прошедшие полное посвящение), переживавшие сошествие Деметры в подземный мир, ее умирание вслед за дочерью. Это очень важная часть мистерии: как отметил Плутарх, «посвящаться» значит «умирать» (имеется в виду созвучие, а может быть, и родственность соответствующих греческих слов teleutan — teleuthai). Это этап интенсивного переживания гибели, безысходности, погружения в пучину небытия. Выше мы уже упоминали орфические таблички с топографией подземного мира, текстами-психопомпами, где есть, в частности, интересный мотив возрождения к новой жизни через утоление жажды от мертвых вод подземных источников и водоемов — Озера Памяти (Петилийская табличка). Апофеоз смерти — начало возрождения. По-видимому, в это же время мисты вкушали кикеон, пищу новорожденных младенцев, — смесь молока и меда. Любопытно, что христианские авторы св. Иероним и Тертуллиан сообщают о вкушении такой же пищи первыми христианами после крещения. А если мы вспомним, что крещение с его символикой смерти греховного (погружение в воду) и нового, духовного рождения есть то же посвящение, то это параллельное употребление кикеона, пищи младенцев, станет нам совершенно понятным.

...В святилище гасили все огни, и храм погружался в непроглядный мрак. И вдруг здесь и там начинают загораться огни факелов — свет возрождения, терзающие фотизмы, светлые блики, видимые рождающимся младенцем перед окончательным выходом из материнского чрева, переходом от страданий родов к рождению и релаксации. Все ярче разгораются факелы, и вот уже весь храм сияет. «Светлее солнца Элевсинские ночи сияют», — говорили древние. Чувство тоски и муки сменяется облегчением и катарсисом, духовным обновлением и очищением. Восстала из мертвых Кора-Персефона! В это время иерофант раскрывает двери святая святых — анактора и показывает на мгновение его святыни — пни, облеченные в украшенные драгоценностями богатые одежды. Иерофант из древнего рода Евмолпидов восходит на помост и высоко поднимает в руке срезанный колос, «Свет Великий», символ окончательно побеждающего смерть Диониса-Вакха. «Радуйся, Жених, Свет Новый, радуйся!» — ликуют мисты и благоговейно поклоняются Колосу.

На еще один момент Элевсинских таинств следует обратить внимание. Как единодушно утверждают христианские авторы (Тертуллиан, св. Климент Александрийский, св. Григорий Богослов, св. Григорий Назианзин), во мраке, предшествовавшем явлению Колоса, участники мистерий со словами «вынул — вложил» передавали друг другу хранившиеся в двух корзинах священные изображения мужского и женского половых органов, фаллоса и ктеиса, что происходило в благоговейном молчании и с чувством приобщения к великой сакральности. Нелишне отметить, что вообще к фаллическим ритуалам античности (афинские антестерии Диониса и др.) допускались только целомудренные девы. В то же время иерофант, испивший снимавшее «профанное» половое влечение зелье, уединялся в глубинах храма со жрицей для иерогамии, священного брака, то ли во имя зачатия и рождения победителя смерти Диониса-Иакха, то ли чтобы подчеркнуть характер мистерий как таинств смерти-возрождения (своеобразная редупликация, удвоение священнодействия).

А за внутренней оградой мисты низшего посвящения совершали аналогичное таинство иерогамии — таинство «глиняных кружек» (племохоев), как на это намекает Еврипид в сохранившихся стихах «Перифоя». Заступом рыли яму (могила = материнская утроба) и в нее со словами «лей-зачинай» лили воду, семя иерогамии, воду обновления. Д. С. Мережковский справедливо указывает, что здесь не может быть и речи об обрядах плодородия: в сентябре, когда совершались таинства, урожай был уже давно собран. Ритуал, соответственно, предполагал не жатву колосьев, а жатву воскресения, колоса, выходящего из земли и символизирующего мертвого, восстающего из гроба (ср. Новый Завет: если семя в земле не умрет, то и не сможет умножиться и принести плод).

И только после этого загорался свет, и затем иерофант являл Жениха Персефоны — Диониса-Иакха, срезанный колос («Сильного родила Владычица, Сильная Сильного», — еще во мраке возглашал иерофант из подземной глубины святилища)...

Итак, Элевсинские мистерии представляют собой еще одну (и видимо, наиболее развитую и разработанную) форму ритуального переживания драмы смерти-возрождения, заданной переходом от впечатлений БПМ III к БПМ IV с катарсическим результатом. И как знать, не объясняется ли в какой-то степени безмятежная чистота античного (и прежде всего афинского) искусства тем, что его творцами, как правило, выступали люди, обретшие очищение от призраков бессознательного, демонов, взлелеянных сном подсознания, посредством психотерапии (душецеления) Элевсинских мистерий?

И с другой стороны, не символична ли фигура Сократа, отца всей европейской философии, столь долго пренебрегавшего бессознательным и подсознательным, Сократа, отказавшегося посвятиться в Элевсинские таинства, в которых люди «грезят наяву» и «корибантствуют»?

В целом перинатальная символика Элевсинских таинств выражена весьма отчетливо. Особенно хотелось бы обратить внимание читателя на одну деталь: здесь есть даже аналог оскопления Аттиса как образа отвержения мучительного процесса родов и, соответственно, умирания — мисты поклоняются отделенным гениталиям бога и богини, а иерофант принимает подавляющее либидо снадобье. Более того, наша интерпретация мистерий смерти-возрождения как разрешения перинатальных комплексов подтверждается еще одним обстоятельством: американские ученые Р. Г. Уоссон, А. Хофманн и К. Рак в своей обстоятельной монографии «Дорога в Элевсис: раскрытие тайны мистерий» доказывают, что в Элевсинских мистериях применялся препарат спорыньи , содержащий, как указывает С. Гроф , ингредиенты, близкие по химическому составу к ЛСД-25 и, следовательно, обладавшие способностью открывать слои бессознательного, воспроизводя перинатальные переживания БПМ III — БПМ IV, направленно использовавшиеся в мистериях для разрешения комплексов и достижения катарсического обновления.

А то, что в мистериях действительно видели, переживали нечто, а не просто совершали обрядовые действия, нам известно из первых рук. Неоплатоник Прокл, «иерей всех богов», утонченный философ и посвященный мист таинств Востока и Запада, прямо говорит, что в Элевсинских мистериях их участникам являются видения (phasmata) несказанных образов. Есть и другие свидетельства того же типа (например, Филона Александрийского о вакхических таинствах).”

(С)

ОЧЕНЬ ПОДРОБНО НА ТЕМУ.

"Существует есть очень тонкий момент дионисийской мистерии. Дело в том, что, как сказано в орфических гимнах, Вы не можете иметь итифаллос, то есть постоянно возбуждённый фаллос, не будучи андрогином и это понятно, почему. Потому что здесь, имея абсолютно возбуждённые гениталии, Вы должны иметь обязательно в душе и в теле их противовес. В теле - только чуть-чуть, главное в душе, душа по своей сути андрогинна. Когда женщина ведёт себя как мужчина - в смысле, что она проявляет волю и т.д. и т.д. - это значит, душа к ней повёрнута мужской стороной. Если мужчина ведёт себя как существо достаточно мягкое, женственное и так далее, это значит соответствующее, Вы понимаете...

В чём, собственно, сущность дионисийской мистерии? В том, чтобы освободить женщину и мужчину от рабства Приапу, от земли, бесконечной смены рождений и метаморфоз. В этом смысле Дионис является врагом женских богинь и луны, абсолютно. Потому что для матриархата, для женского начала мужчина является не более, чем инструментом, он просто сооткрыватель дверей рождения. В лунной мифологии, в мифологии луны, он обозначается как узенький серп месяца и для мужчины в его жизни, с этой точки зрения, максимальное совершенство - стать женщиной, подобно тому, как узенький серп луны в конце концов становится полнолунием. Тем же самым, по матриархату мыслится мужская судьба. И это то, с чем не согласны люди, исповедующие дионисизм. Именно в этом ключе Бахофен построил свою теорию "кровавой борьбы полов". Именно в этом плане Дионис не только завоевал необычайную матриархальную Индию, но и просто провёл отличную военную операцию против амазонок. Более того, он не просто их уничтожил как другие греческие герои Тезей или Геракл или Бельрофонт, он обратил амазонок, совершенно ярых поклонниц луны и женского начала, в свою веру. И они превратились в менад, которые действительно совсем с ума сошли от всяких такого рода возбуждений, совершенно забыли государство, походы и т.д., и т.д., и прыгали по лесам и полям, как сумасшедшие. Потому что узнав, что страдание есть наслаждение и узнав это на себе, они другой жизни просто не хотели и не могли. Вот почему Дионис, уже позже, уже в христианскую эпоху, назывался "мучительным богом страдания, мучительным богом наслаждения".

Е. Головин

А вот теперь все и в полном размере фото гало
Исходный, огромный, размер по клику на ссылки

The many fans of Benedict Cumberbatch - including the ones of the adoring, mostly female, variety, the 'Cumberbitches' as he reluctantly acknowledged to Graham Norton last week - need not fear... their hero has no concerns about overexposure, on screen at least.

"The only thing I fear is overexposure as a human being," he tells HuffPostUK in London. "I'm fine at the moment. I have enough resources to keep working, though everyone has their limits, and I've really enjoyed the variety and volume of work over the last couple of years."

Off-screen for the 'Sherlock' star is another matter.

"It will bring a new level of scrutiny, investigation into the personal or private, which I'm getting used to. It's not all roses, but it's ok. It would be churlish to say I wasn't aware of the reality of it, but there are ways of sidestepping not courting it. I'm interested in it being about the work, but I understand why people are obsessed with the personal as well.

"It doesn't mean you like it.

"You lose control over privacy. You can't control perceptions any more, the whole anti-Downton thing (when Cumberbatch's jokes dissing Downton were taken out of context)... the posh thing... saying Johnny (Miller) did Elementary (the US 'Sherlock' project) for the money."

Cumberbatch gestures to a smartly-dressed lady, sitting quietly at the side of the room. "This is Emily, my niece. We were out to dinner celebrating the fact that I got nominated for a Golden Globe, she gets into a car with me, and there are 15 paps on the bonnet, spraying us with flash photography. You accept that it happens, of course it's weird. I only have to stand next to someone at a tea party.

"I'm sanguine about it, you can't explain, you can't complain, you move on."

And we move on... to his current screen role, which can only increase the number of bonnet-bound paps surely, that of villain John Harrison in JJ Abrams blockbuster sequel 'Star Trek Into Darkness', a project about which Cumberbatch seems inordinately chuffed.

"It's part of the job to mythologise the experience, and you don't have to do that with this one. It's as easy as breath to talk about this one."

Abrams has waxed equally lyrical about Cumberbatch's talents, calling him "an extraordinary talent, one of the greatest actors I've ever seen", and it does seem that the 'Sherlock' star has imbued his villain with some unusual depth... "There is a sort of three dimensionality to this character, which was great fun to get teeth into, and you do get to sympathise with him, despite the fact he's a terrorist intent on destruction, and he's violent and despicable.

"But the reasons he does it are noble, in the tradition of the rebel power. Someone's trying to fight the superpower, and in this story, that would be star fleet."

Cumberbatch takes his place in a long, celebrated line of British on-screen villainy. While Ben Kingsley recently told HuffPostUK this tradition was because our native actors "are cheap and turn up on time", Cumberbatch appears a little more reflective...

"There have enough people who been vilified in American politics to have American villains now, but it is a very American thing, to have British villains.

"I think we're still, despite being the origination of America with other Dutch French et al, there is an element to us of being outside of the culture, reminding themselves a little of what they were.

There's an echo, we carry traditions, theatre traditions, but I think it might be something to do with charm, someone who can persuade through having a degree of otherness. Intelligence always works well, something debonair and different."

Debonair and different. Sums it all up, really.

Source.